В предыдущем рассказе про китобоев вы видели меня без галстука и вообще в телогрейке, такие были обстоятельства и времена. Здесь же мне придется предстать пред вами в более цивильном одеянии, поскольку речь пойдет об искусстве. Вот посмотрите: это я в 1958 году, перед защитой диплома на тему того самого китобойца. А рядом со мной – познакомьтесь, моя жена, Галя Соколова, в то же самое время и по тому же поводу. Она училась вместе со мной и тоже ездила тогда на Дальний Восток, но в другое место – на Сахалин.
Почему я заговорил о ней – потому что именно она будет в центре этого рассказа, и я мог бы ограничиться только её фотографией. Но я был непосредственным участником тех событий, и поэтому без всякого смущения «примазываюсь» рядом.
Собственно, примазываться с самого начала не было нужды. Галя любила петь и имела хороший голос, а я любил играть и к тому времени умел это делать. Поэтому мы с первого же курса вместе выступали на всех вечерах самодеятельности, исполняя популярные арии, романсы и эстрадные песни. Сохранилась одна фотография тех времен, вечер, посвященный десятилетию судостроительного факультета.
Теперь перенесемся лет на десять вперед. Сцена из оперы «Царская невеста». Опричник Григорий Грязной, влюбившийся в Марфу, невесту его товарища и будущую царскую невесту, обдумывает план завоевания её сердца. Его любовница Любаша видит его охлаждение к ней и входит к нему в горницу, чтобы объясниться. - Зачем ты? - грозно вопрошает Григорий. – Я спросить тебя хотела, пойдёшь ли ты к заутрене? – робко отвечает Любаша.
Где это происходило? В те годы в Москве было два самодеятельных оперных коллектива: один в Центральном Доме Культуры Железнодорожников (ЦДКЖ, на площади трёх вокзалов), и второй в Клубе им. Чкалова (на ул. Правды), принадлежавшем большому «почтовому ящику», где тоже был отличный зал с оборудованной театральной сценой и студийными помещениями. Так вот, во втором из них.
Роль Грязного исполнял Филипп Грузинский, обладатель красивого сильного баритона. В своё время его много раз приглашали на профессиональную сцену, но он предпочитал работать конструктором в бюро Ильюшина и при этом в своё удовольствие петь главные оперные партии, сначала в ЦДКЖ, а затем в Клубе им. Чкалова. В жизни это был тихий, приятный, улыбчивый человек, но на сцене он преображался до неузнаваемости. Когда на первой галиной репетиции, еще без костюмов и грима, он в полную силу своего голоса обратился к ней с этим «Зачем ты?», она от неожиданности растерялась и некоторое время не могла произнести ни слова. – Ты знаешь,- рассказывала потом мне она, - я в то мгновение подумала: и в самом деле, зачем я? Но потом всё пошло хорошо, и они много лет с удовольствием встречались на сцене и в жизни. На следующем снимке вы видите, как Любаша пытается вернуть любовь Григория, которому она отдала себя всю без остатка.
А здесь Кармен (Галя) провожает восторженным взглядом Эскамильо (Грузинский), который только что пропел свою знаменитую арию и направляется на арену.
Галя тоже работала конструктором и тоже на авиационном предприятии. Там, в местном Доме Культуры она познакомилась с преподавателем вокала Вероникой Александровной Никитиной, ставшей её первым учителем. Это было большой удачей, так как Вероника Александровна была человеком необыкновенным. Она закончила консерваторию перед самой войной, и её концерты в первые годы проходили в госпиталях и прифронтовых зонах. Потом она много лет работала иллюстратором в консерватории.
В наше время есть компакт-диски, на которых записана вся мировая музыка, много уже есть и на Ютюб, а тогда ничего этого не было, и музыку на лекциях демонстрировали живые музыканты-иллюстраторы. Помню, даже в музыкальной школе, где я учился, две пианистки играли нам в четыре руки 40-ю симфонию Моцарта. В отличие от оперного или концертирующего певца, имеющего в работе сравнительно ограниченный репертуар, певцу-иллюстратору приходилось исполнять необыкновенно много различной музыки, и Вероника Александровна не раз демонстрировала свои широкие познания и великолепную память. Кроме того, присутствуя на индивидуальных занятиях консерваторских профессоров, она приобрела дополнительные познания в области педагогики вокала и сценической техники.
Наконец, наступил день, когда Вероника Александровна предложила Гале попробовать свои силы в опере, благо здесь, совсем рядом, в клубе Чкалова совсем неплохой оперный коллектив. - В опере? Да об этом можно только мечтать! Но как исполнять целый спектакль, не зная нот, и вообще... – Вы там будете не одна такая, и я уверена – будете из лучших, - ответила Вероника Александровна, - я свожу вас туда и представлю. Но для этого надо сначала выучить целиком хотя бы одну оперу. А вы нам в этом поможете, - добавила она, обращаясь ко мне. Так я стал на много лет «внештатным» членом оперного коллектива, пройдя насквозь вместе с Галей клавиры нескольких опер, побывав на всех спектаклях как зритель и за кулисами. За это время я узнал об опере много такого, о чем раньше и не думал, хотя на слух музыка этих опер была мне знакома.
Насчет «прошел клавиры насквозь» - я не оговорился. В самодеятельной опере все хотели быть на ведущих ролях, для этого туда и ходили. И все, кто эти роли выучивали, их получали, но – по очереди. А на других спектаклях исполняли роли второго плана. Поэтому все должны были знать всю оперу, все ансамбли. И хора отдельного тоже не могло быть, участвовали все. Иногда приходилось исполнять сразу несколько вспомогательных ролей, с переодеванием. Ввиду недостатка «кадров» даже режиссер Валентина Федоровна обычно наряжалась в кого-нибудь, продолжая одновременно руководить спектаклем. И случались накладки. Однажды в «Снегурочке» она в роли отрока должна была выйти на сцену и произнести буквально одну фразу. Но, как говорят, аккорд грянул, а Валентины Федоровны нет. Галя в это время стояла за сценой, наряженная Лелем. Она знала фразу отрока, и, понимая, что в таком виде выйти на сцену нельзя, пропела эту фразу из-за сцены. Всё благополучно покатилось дальше, а Валентина Федоровна, услышав издалека Галин голос, которого здесь не должно было быть, быстро появилась и с испугом спросила: - Вы что, выходили на сцену?
«Снегурочка» была первой галиной оперой. Особой конкуренции или антагонизма, какой бывает в профессиональных коллективах, в самодеятельной опере не было, так как все были равны. Однако, встретили Галю поначалу с некоторым напряжением, видимо оттого, что она сразу претендовала на одну из главных ролей. И случайно это было, или нет, но на первом же выступлении её ожидало серьёзное испытание. Первая песня Леля, распевная, в стиле русской народной песни, исполняется без сопровождения. Только между куплетами небольшие музыкальные вставки. Всё прошло хорошо, Галя умела точно держать тональность. А следом – сразу вторая песня Леля, подвижная, с красивым музыкальным сопровождением. Так вот этого сопровождения не последовало. Не появилось оно и после первого куплета, и Галя спела всю песню опять же а капелла. Что же произошло? Спектакль шел под фортепиано, и в этом месте клавира два листа были вырваны и вставлены где-то в конце. Но в дальнейшем такого больше никогда не повторялось.
На роль Кармен претендовали, как вы видите, целых шесть человек. Галя указана последней, так получалось по алфавиту. Но реально эту партию пели по очереди только двое: Галя и Вера Коровянская, та самая, которая начальник станции метро. Остальные или не были достаточно готовы, или просто побаивались. Но на репетиции и спектакли приходили все, работы хватало.
Что такое опера? Знаем с детства: драма – где все говорят, опера – где все поют, оперетта – где и говорят, и поют. И большинство людей оперу так и воспринимают: музыка и пение. И подкрепляется это тем, что оперу вполне можно слушать в аудиозаписи, и это даже ещё лучше, чем с балкона в театре: по крайней мере все слова слышно. Конечно, в театре декорации, костюмы, но это зрелищная часть, которая с музыкой и пением, вообще говоря, не связана.
Кстати, о словах: многие слушатели хорошо запоминают оперные мелодии, а слова – так, местами. А если иностранная опера исполняется, как сейчас принято, на языке оригинала, то никаких слов, считайте, нет вообще, они никому не понятны (кроме знающих этот язык в совершенстве), а титры, которые показывают над сценой, дают лишь общее представление о происходящем. Говорят, что только на языке оригинала опера звучит «правильно», и это верно, но только для «страны оригинала». Во всех же других странах непонятный текст превращается в красивую, хорошо звучащую бутафорию, или, лучше сказать- бижутерию.
Тогда зачем же это делается? Ведь мы помним, что в России иностранные оперы шли в переводе, и это было лучше, потому что широкая публика их понимала. Для артистов текст оригинала был бесполезен, так как за границу их тогда не выпускали. А сегодня они выучивют иностранный текст, где отделаться полностью от акцента не могут, и носителю этого языка слушать их бывает неприятно. Но, к сожалению, это именно так, и так и будет, потому что исполнение на языке оригинала просто необходимо гастролирущим артистам. В любой стране они будут петь, к примеру, «Кармен» по-французски, а иначе им пришлось бы изучать все основные мировые языки.
И последнее, о чем надо сказать, говоря об опере – это артисты на сцене, которые не только, конечно, поют, но и что-то делают. В некоторых операх, в зависимости от стиля и постановки, они вообще статичны, поют, неподвижно глядя в зал и перемещаются по минимуму. В других они пытаются что-то изображать, более или менее успешно. Но это мало кого волнует, если у певца хороший голос. Если же голос отличный, то ему открыта дорога на все оперные площадки, даже если он и неуклюж на сцене. И в этом есть резон, ибо люди приходят слушать оперу.
Но, с другой стороны, приходят и смотреть тоже, иначе зачем идти в театр, лучше послушать запись со знаменитым артистом. Чувствуете, начинаем крутиться на одном месте. И это значит, что пора все-таки четко определить, что такое опера. Вот наилучшее, что я когда-либо прочитал: опера – это драма, исполняемая певцами и музыкантами. Такое определение напрягало многих, с кем мне приходилось говорить на эту тему, в том числе и профессиональных музыкантов-инструменталистов. Потому что на первом месте здесь стоит слово драма, а не пение и музыка. И это предполагает, что опера должна исполняться артистами совершенно таким же образом, как и драма не музыкальная. И для этого артисты должны в совершенстве владеть такими приемами актерского мастерства, как мимика, жест, пластика движения в пространстве сцены.
В 1964 году в Москву впервые приехала труппа миланского театра Ла Скала. Простому человеку достать билет было сложно, но Гале повезло: в профкоме, зная об её увлечении, презентовали ей один билет на «Богему». Из театра она вернулась чрезвычайно взволнованной, подобного раньше видеть не приходилось. - Ты знаешь, - рассказывала она мне, - это было такое живое, гармоничное действо, что совершенно забывалось о том, что они поют.
Представляете, забывалось о том, что они поют, хотя все были вокалистами мирового уровня! Это был опыт абсолютного погружения в оперу. Почти абсолютного, потому что слова все-таки оставались непонятными.
Все это хорошо знала и понимала Вероника Александровна, галина наставница. Она терпеливо учила её петь «от слова» и сопровождать это соответствующим выражением лица и тела. Результаты были впечатляющими, я уже знал это по опере «Царская невеста», но главное ожидало меня впереди. Галя готовилась к первому выступлению в роли Кармен, и мы с ней часто дома прогоняли отдельные номера. При этом она никогда не пыталась что-то «изображать», пела всё скромно, по-деловому. И на репетициях, насколько мне было известно, она драматически не выкладывалась, в противоположность многим. Только однажды она мне со смехом рассказала случай, который напомнил её давний эпизод с Грязным, так напугавшим её своим «Зачем ты?».
Николай знал, что Галя разучивает роль Кармен, и периодически подсмеивался над ней: дескать, эта роль тебе не по зубам. И вот первая репетиция, в студийной комнате. Сцена в таверне, Кармен уже там и встречает Хозе возгласом «Наконец, и ты!». Галя пропела это в полную силу и с соответсвущим «выражением лица». Это оказалось для него настолько неожиданным, что у него буквально, как выразилась Галя, челюсть отвисла, и он не сразу смог собраться, чтобы продолжать.
Перед спектаклем я не замечал, чтобы Галя волновалась; напротив, она казалась спокойной и сосредоточенной. Я же ощущал беспокойство – уж очень образ Кармен отличался от неё самой в жизни. Но когда она последней, после всех работниц появилась на ступенях табачной фабрики и, окинув взглядом толпу ожидавших ее восторженных молодых людей, пропела с вызовом и превосходством своё «Вас когда полюблю? Быть может, никогда, иль завтра, друзья», я был поражен: это был совершенно не знакомый мне человек, это была Кармен, свободная и смелая, с «взглядом дерзким и наглым» по словам самого Хозе. Но - без излишней вульгарности или грубости. Не похожая на других Кармен, которых мне приходилось видеть до или после.
Конечно, многие, читая всё это, думают: сказки нам рассказывает, тем более, что пишет о своей жене. Какое там может быть «высокое искусство» в самодеятельной опере? Но – на Галю ходили. Это были, в основном, люди пожилого возраста, которые звонили в клуб, чтобы удостовериться в её участии в спектакле. И потом, у меня есть доказательство моей беспристрастности. Я бы даже сказал – документ.
Однажды, накануне спектакля «Кармен» с Галиным участием Николай Терехин заболел. Второй Хозе тоже по каким-то причинам был недоступен. Единственный выход - позвонить в Музыкальный театр Станиславского и попросить о помощи. За час до начала спектакля на сцене появился солист театра Вячеслав Осипов. Вот посмотрите на него, это последние мгновения оперы, он уже ударил ножом Кармен и через секунду она окажется на земле, а он, сам потрясенный, произнесёт своё последнее «Арестуйте меня....Ах, Кармен, я тебя обожаю!»
Впоследствии Осипов приобретет репутацию одного из лучших исполнителей роли Хозе и получит приглашение на десять лет играть эту роль в берлинском театре Комише Опер. А тогда он, еще молодой человек, согласился поиграть вечер с самодеятельностью, деньги никогда не лишние. Галю об этом никто не предупредил, и она даже морально не успела подготовиться. Итак, без репетиции, без ничего. Она мне потом рассказывала: познакомились, вышли на сцену, Вячеслав попросил в общих чертах объяснить нашу «географию» - кто откуда выходит, где стоит. Но это ж целая опера. Я неопределенно развела руками, и тут мы с ним друг другу улыбнулись: ладно, всё по ходу действия. Он был профессионалом и, видимо, сразу понял, что я тоже не новичок.
Спектакль прошел совершенно гладко. Чем дальше, тем все более было заметно, что ему приятно и легко играть с этой необычной Кармен, чего он, конечно, совершенно не ожидал. В один момент по ходу действия он вдруг подхватил её на руки и унёс за сцену – так делали у них в театре. А после спектакля публично расцеловал.
Я расспрашивал её, как она пришла к такому рисунку роли. Были ли это всё указания со стороны, или... Она ответила, что со стороны – так, самую малость, а часто даже и вопреки. Она сама продумывала в голове весь спектакль, каждую фразу, интонацию, движение. Для этого нужно было время, свободное от работы, семьи, и представьте – она находила это время в метро при поездках на работу и обратно. Я пытался также понять, играла ли она, как бы, по системе Станиславского, или же Мейерхольда. Сама она в таких терминах не мыслила, но к чему я пришел - она, безусловно, входила в роль, и в то же время сохраняла трезвый контроль за собой и окружающим.
Руководитель драматического коллектива клуба часто заходил в оперную студию, бывал на спектаклях. Он неоднократно предлагал Гале главные роли в различных пьесах, но она всегда вежливо отказывалась. Драма без музыки, без пения её не увлекала, только опера приносила ей ощущуние полноты жизни.
И последний мой рассказ – о том, как Галина находчивость спасала однажды один очень важный спектакль. Это была «Иоланта» в совместной постановке театра Станиславского и Клуба им. Чкалова, так называемый шефский спектакль. Вот посмотрите афишу:
Большинство солистов были самодеятельные артисты, всё остальное – от театра. Репетиции вёл дирижер Владимир Есипов, он же должен был дирижировать и спектаклем. Однако, незадолго до генеральной репетиции Есипов куда-то уехал, и её проводил Дмитрий Китаенко. В день спектакля Есипов вернулся, но в театре такое правило: спектаклем дирижирует тот, кто проводил генеральную репетицию. Итак, Китаенко встал за пульт, а Есипов уселся в зале наблюдать, что из всего этого получится.
Его волнение было не напрасным, зал был полон. Вот короткое оркестровое вступление, занавес открывается, на сцене прекрасный сад и в нём Иоланта, её кормилица Марта и две подруги, Бригитта и Лаура (Галя). Они должны исполнить речитатив, довольно сложно вплетающийся в ткань непрерывно льющейся музыки. На репетициях всё получалось, но здесь происходит осечка. Первой должна вступить Марта, но в нужный момент она молчит. Следом за ней молчит и Иоланта. Ступор. Побледневший Есипов вскакивает с места и бежит за кулисы на помощь. В это время Китаенко даёт знак музыкантам играть с предыдущей цифры, но всё повторяется: Марта не начинает, Иоланта не подхватывает. Тогда дирижер принимает решение не останавливаться, надеясь, что кто-нибудь «вскочит на ходу». И это делает Галя. Вот очередь доходит до подруг, и она тихо говорит: - Зоя, давай!
Когда через мгновение запыхавшийся Есипов появился между кулисами, опера уже шла, и никаких накладок больше не было. В зале почти никто ничего не заметил. В антракте хористы и артисты второго плана с интересом расспрашивали самодеятельных солистов – кто вы, и где учились, и многие ответы их просто поражали. А в конце, как и положено, была овация, цветы, корреспонденты. Вот одна из фотографий:
Из тех, кто вам уже знаком, вы видите Галю (Лаура) и Николая Терехина (Водемон, крайний слева). На следущий день в одной из московских газет появилась заметка о спектакле. Имена некоторых самодеятельных артистов, в том числе и Гали, в ней не упоминались. Оказалось, корреспондент принял их за артистов театра.
С тех пор прошло много лет. Сегодня, насколько мне известно, в Москве нет ни одной самодеятельной оперы. ЦДКЖ используется как театрально-концертный зал, в бывшем клубе Чкалова – казино. Советская власть, конечно, не вернётся, но меценаты, я уверен, появятся, и они дадут возможность снова выйти на сцену рыцарям оперы, поющим не за деньги, а из любви к этому непростому и прекрасному виду искусства.
Иосиф Бененсон
Апрель 2011 г.
No comments:
Post a Comment