Девушка Прасковья

Он был успешным и довольно известным автором еще в советскую эпоху; членство в Союзе писателей обеспечивало приличное существование и доступ в коридоры издательств. Когда же настали коммерческие времена, он тоже остался на плаву. Сочинять детективы у него не получалось, да и не хотелось, но он умел замечать новые интересные коллизии и быстро на них реагировать.

Однако, годы шли, прибавляя возраст и убавляя энергию. Он мог бы перестать писать и, тем не менее, безбедно прожить остаток жизни. Но ощущение пустоты в мозгах, долгие годы занятых закручиванием очередного сюжета, постепенно перерастало в какое-то болезненное состояние. Он подсаживался к столу, смотрел на клавиатуру компьютера, потом в окно, выходившее во двор, потом на небольшую фотографию последней жены, с которой развелся шесть лет назад. Что-либо читать или куда-то пойти - не хотелось. Иногда приходила мысль: а не жениться ли опять? И тут же возникала ответная мысль: а зачем? И тут же её продолжение: одних убытков... Так говаривал Безенчук из «Двенадцати стульев», и воспоминание о его похоронной конторе не вызывало у писателя неприятных ассоциаций, даже наоборот – веселило. С привкусом грусти.

Однажды утром он поймал себя на том, что напевает «Девушка Прасковья из Подмосковья», и еще раз, и еще. Потом вспомнил дальше: «С грустью и тоскою снова одна», и потом «За-за-занавескою плачет у окна». Это нехорошо, подумал он, и в его обезлюдевшем мозгу промелькнуло некоторое подобие плана. Он быстро позавтракал, добрался до ближайшего вокзала и сел на электричку.

Проехав около часа, писатель сошел в городке, в котором не был уже целую вечность. В пристанционном киоске продавали газеты и книги, и он с удовлетворением заметил одну из своих. Яркая обложка, бумага внутри, правда, сероватая и шрифт мелкий, но зато цена вполне доступна. – Интересная книга? – спросил он продавщицу. – Я не читала, но люди берут, - ответила девушка. – Возьму и я, - сказал он. Заплатил и отошел, было, от прилавка, но вернулся и спросил: - А вас не  Прасковьей зовут? - Да нет, а что? – ответила продавщица. Он молчал, и взглянув на его улыбающуюся физиономию, она догадалась: - Ищете Прасковью из Подмосковья? Есть в нашем городе такие, двоих и я знаю: одна в библиотеке, другая в больнице.

Библиотекарша оказалась не совсем уже девического возраста, а вот медсестра была и молода, и хороша собой. Выбрав момент, писатель подошел к ней, сказал, что слышал самые лестные отзывы о ее квалификации, и хотел бы с ней поговорить. – Когда вы кончаете работу? Я буду ждать вас в садике, напротив.

Когда Прасковья приблизилась к скамейке, писатель приподнялся, предлагая ей сесть рядом.

- Разрешите представиться, - сказал он и протянул ей свою книгу.

- «Страдания пожилого скакуна», - прочитала она вслух и засмеялась.

- А вот это я, - произнес писатель, ткнув пальцем в фамилию автора.

- Понятно... Так это вы о себе написали?

- Да нет, плод воображения. Подобных страданий у меня уже давно не было. Кстати, а вы замужем?

- Была...

- Не сложилось?

- Именно. Очень точное определение. Так кто у вас больной? Или это вы сами? С виду не скажешь.

- Я, я больной. Не могу писать, не хочу писать. Или хочу, но знаю о чем. И от всего этого, чувствую - заболеваю какой-то нервной болезнью.

- Да, говорили, Пушкин тоже исписался...  Но это ведь совсем не по моей части, я просто медсестра. Или... вы хотите, чтобы я стала вашей музой? И тогда почему именно я?

- А кто? Как я мог это узнать в моем возрасте и моих обстоятельсвах? И тогда, как в сказке, я выстрелил наудачу в поисках девушки Прасковьи из Подмосковья.

- Совсем-таки наудачу?

- Нет, мне приходилось бывать в вашем городе, но я бывал и во многих других.

- Тяжелый случай, - сказала она после некоторой паузы и с оттенком жалости в голосе. - И как вы это себе представляете?

- Выходите за меня замуж.

Прасковья смерила писателя внимательным взглядом и отвернулась, ничего не ответив.

- А если исключить то, о чем вы сейчас подумали? – продолжал он.

- Тогда что ж остается? Домработница-муза?

- Нет, помощница по дому у меня есть, приходящая. А вы будете делать то, что захотите. Захотите работать – работайте. Или учитесь. Или не то и не другое - занимайтесь собой. Но вы будете вести дневник, который станет для меня окном в вашу молодую жизнь и жизнь тех, с кем вы будете общаться. Отсюда я надеюсь черпать идеи для написания чего-то, о чем иначе написать не могу. Наследников у меня нет, к вам потом перейдет все мое достояние и авторские права.

- Заманчиво, - сказала Прасковья. – Но вы еще не упомянули, что когда с вами будет что-то случаться, то я сумею оказать первую помощь еще до прибытия неотложки, верно? А не боитесь, что вколю вам нечто... как в сериалах? Для ускорения хода времени.

- Не боюсь, - ответил писатель спокойно.

- А если у меня появятся отношения на стороне?

- Это возможно, только не скрывайте. Это даже облегчит мою литературную задачу, не придется особенно выдумывать. Мне кажется, вы начинаете всерьез рассматривать мое предложение. Приезжайте ко мне, посмотрите, где и как я живу. Тогда и решите.

- Заманчиво, - опять сказала Прасковья. – Но зачем я нужна вам в статусе жены?

- Ну а как же? Вы будете выходить со мной в «свет», поедем путешествовать...

- А может быть я ваша дочь? Вы упомянули, что когда-то приезжали в наш город. Я не знала своего отца, и мать не любила говорить на эту тему.

- Сколько вам лет? – спросил писатель изменившимся голосом. Она ответила.

- А как зовут маму? – писатель явно волновался.

- Звали. Анна.

- Нет, вы не моя дочь, вздохнул писатель. – К сожалению.

- К сожалению, - как эхо, повторила Прасковья.

Они надолго замолчали. Потом писатель спросил:

- Так значит вы совсем одна? У вас ведь нет детей?

- Одна, детей нет. Но у меня все в порядке. Моей маме было трудней. Придет время, и я изменю свою жизнь, как того захочу, но не сейчас. Хочу вас поблагодарить – вы были готовы оказать мне такое безграничное доверие. Но не расстраивайтесь, я уверена – вы еще найдете свою Прасковью из Подмосковья.

- Такую как вы? Не найду. Это был тот самый счастливый случай, какие не повторяются. Остаётся распрощаться. – И он поднялся со скамейки, явно огорченный.

- Постойте! – вдруг сказала Прасковья. - Возможно, я все-таки смогу вам помочь, прямо сейчас. Пойдемте со мной.

Она привела его в свою квартиру и отправилась на кухню вскипятить чайник, а он в это время успел рассмотреть портрет ее матери на стене и корешки книг по медицине, сложенных стопкой на столе. Вернувшись, Прасковья взяла с полки несколько тетрадей и протянула их писателю: - Это мои дневники, с седьмого класса и до вчерашнего дня. Писала не каждый день, но часто. Можете использовать их, как захотите, только не раскрывайте моего имени, и при случае верните их мне. Хорошо?

Едва войдя в вагон, писатель начал читать и настолько погрузился в перипетии непростой жизни и водовороты чувств молодой девушки, что не заметил, как доехал до Москвы. Прасковья была природно грамотна и литературно одарена – из числа тех людей, которым достаточно прочитать что-то один раз, и они навсегда запоминают написание слов и стилистические обороты.

Через два месяца писатель позвонил Прасковье и сказал, что хотел бы ее навестить. Он протянул ей сначала букет цветов, потом ее дневники, и, наконец, стопку отпечатанных листов – макет книги, подготовленной к печати. На обложке было написано: «Дневник Глафиры» и имя автора – Прасковья Москвина. – Знаете, я почти ничего не изменил, только причесал слегка, - начал писатель. - Фамилию изменил, конечно, это будет ваш литературный псевдоним, если не возражаете. В редакции книга всем понравилась. Вот договор, подпишите его и отвезите в редакцию, они ждут вас, хотят познакомиться.

Прасковья стояла растерянная, растроганная, на глазах у нее появились слезы. – Не знаю, что сказать, как вас благодарить.  – Это я вас должен благодарить, - ответил писатель. - Вы излечили меня от моей хандры, от моих глупостей. Я опять здоров, и моя новая книга начинает принимать очертания. Мы, конечно, будем с вами общаться, неправда ли? Хочу все знать про вас. Но по телефону – как-то неуютно. Не могли бы вы иногда писать мне письма, от руки, как в вашем дневнике? Я буду тотчас отвечать.

Её первое письмо пришло через две недели. «Села, чтобы написать о себе, и не знаю, как к вам обратиться. По имени-отчеству? Уважаемый... Слишком сухо. Вот если бы я осмелилась вместо «уважаемый» написать «дорогой»...  Писатель прикрыл глаза, почувствовав, как к горлу подступает комок. Он перевернул страницу и посмотрел сразу в конец письма, где стояла подпись: Всегда Ваша, Девушка Прасковья.

Иосиф Бененсон

25 марта 2012 г.

Вышиваем гладью

Я был знаком с этой интересной супружеской парой полвека назад. Женщина была уже в весьма преклонном возрасте, ходила слегка сгорбившись, но бодро. Её муж был еще старше и передвигался с трудом. Знакомство длилось всего одно лето, и было это, как видим, очень давно, так что имен их я не помню, но они навсегда остались в моей памяти благодаря двум событиям тех дней.

У нас намечался день рождения и они были приглашены. В ответ она сказала, что принесет пирожные собственного изготовления. Накануне празднества ее супруг занемог, и мы, не будучи уверенными, что она сможет выполнить обещание, решили подстраховаться: отправились в Столешников и купили там коробку пирожных. Все, кто жил в Москве, знают, что там, в маленькой кондитерской делали самые вкусные в городе пирожные.

Но на день рождения она пришла, и когда дело дошло до дессерта, на стол были рядышком поставлены два блюда с пирожными, с виду очень похожими – те же эклеры, наполеоны, бисквитные, и другие. Поначалу брали из обоих блюд, но когда распробовали – быстро опустошили блюдо кулинарной мастерицы и устроили ей овацию. Разницу во вкусе словами не выразить, можно только вспомнить райкинское «фкус списфицский».

А потом мне довелось один раз побывать у них в квартире на Красной Пресне. Войдя, я вначале подумал, что очутился в музее – все стены были увешаны картинами. Собственно, это и был музей, музей-квартира одного автора. Яркие, чистые краски, рельефная фактура, необыкновенная выразительность и ... знакомые сюжеты, знакомые пейзажи.

Что он делал - он покупал крупномасштабные фоторепродукции с картин известных художников, наклеивал их на натянутый холст и потом вышивал по ним гладью. При этом он не стремился повторять тонкие переходы цветов; напротив, он разбивал изображение на более или менее крупные фрагменты и покрывал их одним цветом, который по интенсивности не обязательно соответствовал оригиналу. Направление и длина стежков менялись от фрагмента к фрагменту. Изменялась также и толщина покрытия, чем создавалась рельефность поверхности.

Очавидно, что все это выбиралось не случайным образом, а в соответствии со смыслом и композицией оригинала, и требовало необыкновенного художественного чутья и вкуса. В результате получалась фактически новая и необычная картина, и некоторые из них были так хороши, что от них трудно было оторваться. Ему много раз предлагали продать свои произведения или поместить их в музей, но он не хотел с ними расставаться, пока жил. Об их дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Не приходилось мне потом и видеть что-либо подобное.

Зачем я об этом написал? Разумеется, рецепты пирожных жены художника, если бы я их и знал, никому бы не помогли – здесь важны тонкости приготовления и изготовления. А вот вышивание гладью по репродукции картины кого-то может и заинтересовать. У меня нет художественных способностей, а то бы непременно попробовал.

Иосиф Бененсон

5 марта 2012 г.

Агат Кристин

Его звали Агат Кристин. Фамилию свою он получил естественным образом, от родного отца. Наверно, у отца в предках была женщина по имени Кристина, то есть Кристя. А имя дала ему мать. Она очень любила драгоценные камни, так что у Агата был еще брат Сапфир и сестра Яшма.

В детстве мать звала его Агатик, и поэтому, а еще и потому, что он был худой и тонкий, ребята дразнили его Агатик-шпагатик. А в школе он потом получил совершенно неизбежное прозвище «сыщик». Он умел поставить себя, его доже назначали старостой класса, и это «сыщик» звучало без оттенка насмешки и даже с уважением.

Однажды ему случилось продемонстрировать, что за прозвищем может стоять и реальный смысл. В среду, перед первым уроком, учительница, едва появившись, попросила его, как старосту, пройти с ней в учительскую. Все учителя были в сборе, с ними был и директор.  - Пропал классный журнал, - объявил он, и обратился к Агату: - Как ты думаешь, кому из ваших учеников он мог понадобиться?

Агат не стал напрягаться выяснением возможных мотивов своих товарищей. Он обвел взглядом присутствующих и неожиданно для всех спросил: - А почему нет завуча? – Она заболела, - ответил директор с оттенком недоумения. – Тогда не послали бы вы кого-нибудь посмотреть в вашем кабинете на подоконнике? – Почему на подоконнике? – начинал сердиться директор. Потом он на мгновение задумался, быстро вышел из комнаты и вскоре вернулся с журналом в руках. Он с улыбкой подошел к Агату: - Молодец! Я понял ход твоих мыслей, не зря тебя зовут сыщиком, Агат Кристин!

Из Агаты Кристи он прочитал совсем немного, пару-тройку рассказов, больше не захотелось. Он рассуждал так: сама придумывает – сама же и «разгадывает»; то ли дело задачки из реальной жизни! И поэтому тот случай с пропавшим школьным журналом заставил его задуматься: кем стать? куда пойти учиться? Может и вправду пойти в «сыщики» - стать следователем, или частным детективом, как Шерлок Холмс или тот же Эркюль Пуаро Агаты Кристи?

Но что-то ему в этом не нравилось, он не понимал, что именно - так, на вкус не нравилось. И тут ему попалось на глаза, или на слух – он не запомнил – выражение «это у него в генах». Это уже выглядело как задача реальной жизни: а что у меня в генах? Сосед по парте, парень не слишком сообразительный, но очень начитанный, однажды поразил его такой фразой: рецессивный аллель влияет на фенотип, когда генотип гомозиготен. Все слова были не знакомы и звучали таинственно. Оказалось – это из учебника биологии, которую им еще предстояло изучать, и относилось как раз к генам.

Углубившись на недельку в основы генетики, Агат узнал, что науке уже известно довольно много о наследственных и генетических заболеваниях. Но чтобы что-нибудь насчет предрасположенности к определенной профессии – абсолютно ничего. Скорей наоборот: есть расхожие афоризмы о ненаследовании хороших генов, например, «где гениальные дети Бетховена?», или «природа отдыхает на детях гениев».

Но это же глупо искать среди детей, думал Агат, у них же только половина отцовских генов, и уж если искать, то среди братьев и сестер. Он поискал. Оказалось, двое сумевших пережить детство братьев Бетховена не обладали не только музыкальными, но вообще никакими способностями. Братья Льва Толстого ничем особенным не выделялись, равно как и братья Достоевского. И Агат понял, что нечего искать сигналов из прошлого, надо действовать по обстановке, и поскольку ничего увлекательного ему в голову не приходило, он по окончании школы решил стать просто ювелиром. Благо и отчество у него было перстоуказующее: Аметистович. В свое время мать выбрала отца из числа своих ухажеров как раз из-за его такого приятного ее слуху имени.

Довольно быстро Агат стал хорошим мастером, стал подумывать о женитьбе и не стал откладывать это в долгтй ящик. Женился он не по расчету, в смысле – не из-за каких-то выгод. По любви? Да кто ж его знает. В любовь надо сначала сильно впасть, и потом не выпасть из нее, продержавшись не только до свадьбы, но и еще какое-то время, для контроля. Вот тогда можно будет сказать – по любви,  но так далеко вперед он не размышлял. Он следовал инстинкту жизни, который опирается на вкус, на цвет, на запах, на осязание, на слух. Если ни по одному из них отталкивания нет, инстинкт говорит: подходит, и тут уж дело разума – следовать инстинкту или нет. Он последовал, догадавшись, что она принимает его из тех же принципов, что и он её.

Красива ли была она? К тому моменту Агат уже в этом что-то понимал. Красавицы на обложках журналов и даже на конкурсах красоты при внимательном рассмотрении оказывались или совсем некрасивыми, или с заметными дефектами внешности. Он понял, что настоящие красавицы напоказ не выставляются после одного случая, когда однажды летом, проходя по аллее лесопарка, догонял двух молодых женщин, прогуливавших своих сеттеров. Женщины были высокого роста, стройны, в меру упитанны, с отличными формами и красивыми каштановыми волосами. По левую руку их сопровождали двое молодых мужчин, женщинам под стать.

Агат стал обгонять их справа и слегка замедлил шаг, чтобы успеть заглянуть женщинам в лицо. Он был поражен совершенством их красоты. Потом, с годами, и в самых неожиданных местах, ему приходилось встречать подобного рода женщин, которые несли свою красоту спокойно и с достоинством, словно бы и не зная о ней, и это надежно охраняло их от примитивных приставаний.

Так красива ли была она? Он не смог бы ответить на этот вопрос, потому что с первого взгляда и всегда потом ему было просто приятно смотреть на нее. И не только смотреть. Они познакомились в его мастерской. Он спросил: - Вы хотите что-то купить или сделать на заказ? – и в этот момент увидел красивую агатовую подвеску у нее на шее. Потом перевел свой взгляд повыше, встретился с ней глазами и забыл про подвеску и все вокруг. Она смутилась, опустила голову и сказала: - Извините, я лучше зайду к вам завтра...Агат Аметистович, - и добавила: - Я обещаю.

Сердце его билось учащенно, голова слегка кружилась. – Боже! –только и мог подумать он, все остальные мысли были бессловесны. Назавтра он, собрав волю в кулак,  продолжал работу, но думал только о незнакомке. Она появилась перед самым концом рабочего дня, и просто, как давнего знакомого, попросила проводить ее до дома, это было недалеко. Они медленно шли по улицам, молча улыбаясь самим себе и друг другу, пока не оказались возле подъезда ее дома. В воздухе стоял нежный аромат цветущей липы. Агат тихонько провел ладонью по ее волосам, потом по щеке, она накрыла его ладонь своей и они оба замерли. Он тихо запел: - «Я имени ее не знаю...»  – Она остановила его: - Узнаешь, скоро узнаешь, только не сейчас, хорошо?

Они стали встречаться каждый день, и описывать их встречи нет необходимости – подобное было описано тысячи раз в стихах и в прозе, в кино и просто в письмах людей различного сословия. Но спустя неделю состоялся, наконец, разговор, который висел в воздухе. Она начала с того, что молча протянула ему свою визитную карточку: имя, фамилия, должность, Следственный отдел Прокуратуры. Он не знал, что сказать, потом еле выдавил:

- Разве за мной что-то есть?

- Нет, конечно, - успокоила она. Я собиралась пригласить в свой кабинет эксперта по драгоценным камням и украшениям, ты тоже был введен недавно в наш список. И когда я прочитала твои имя и фамилию, я подумала, что это должен быть ты, и для начала лучше поговорить с тобой в неформальной обстановке. Так я очутилась в твоей мастерской.

- И почему ты так долго откладывала этот разговор?

- Мог бы и не спрашивать: я боялась что-то нарушить в наших отношениях. Но теперь все страхи позади, как и само дело.

- Значит, ты докопалась до всего сама, без моей помощи... И я тебе больше не нужен...

- Нет, с твоей помощью, но ты об этом не знал.

- ???

- Понимаешь, в последнее время произошел ряд не вполне объяснимых смертей. Женщины, молодые и не очень. Никаких следов насилия или самовредительства. Умирали от различных болезней, которые можно было бы вылечить или, по крайней мере, взять под контроль. Друг с другом знакомы, вроде бы, не были, но что было общего – почти все носили украшения из агата. Поэтому я и хотела нащупать с твоей помощью возможную связь между ними.

- Ты, конечно, смотрела их амбулаторные карты?

- Конечно.

- Смею предположить, что они не лечились или почти не лечились.

- Ты настоящий Агат Кристин! Ты сразу догадался! Кругом так много пишут всякой ерунды о лечебных свойствах камней. Конечно, это идет из глубокой древности, но сегодня эта вездесущая и ошеломляющая реклама... А я догадалась только на третий день знакомства с тобой, когда на себе почувствовала чудодейственную силу... Агата.

С этими словами она положила свою голову к нему на грудь, нежно заключив его в свои объятья.

Иосиф Бененсон

4 марта 2012 г.