На прошлой неделе исполнилось три года этому
блогу, где в августе 2009 г. я начал публиковать свои короткие рассказы и эссе.
Тогда я не думал, что их количество может дорасти до пятидесяти: к концу 2009
г. было семь публикаций, а за весь 2010-й – всего одна. Зарабатывать на этом я,
как видите, не пытаюсь, полагая, что реклама на странице отвлекает читателя.
Про статистику блога я как-то и не думал, оставаясь в неведении, читает ли меня
кто-нибудь, а отзывов практически не было. Непосредственных же корреспондентов,
кому я рекомендую написанное, у меня всего трое, но переправляют ли они это
дальше, я не знаю.
И вот в начале 2011 г., когда всех публикаций было
всего-то восемь, я заглянул в статистику и с удивлением увидел суммарную цифру
обращений за восемь тысяч. Оказывается, кто-то этим интересуется, подумал я,
проследил дальше около месяца, и хотя ничего нового в блоге не добавлялось, количество
обращений продолжало расти. И тогда я почувствовал себя в долгу перед
читателем, ну и перед собой тоже: многое из того, что запомнилось может быть
интересно и другим. Сегодняшняя жизнь тоже подкидывает интересные темы. Тáк вот
и докатился я до № 50.
Вам, наверно, будет интересно узнать, что на
сегодня вы все вместе прочитали мои короткие опусы 28545 раз, находясь при этом
в самых разных странах мира. Вот начало списка: Россия – 12113, Украина – 5048,
США – 3339, Германия – 1504, Южная Корея – 618, Латвия – 598, Нидерланды – 414,
Англия – 324, Китай – 228, Беларусь – 195, и еще много других. Не все рассказы
на данный момент оказались одинаково популярны: одни были прочитаны всего по
нескольку десятков раз, другие – по нескольку сотен, а самые «хиты» - по
нескольку тысяч. Оно и понятно: тематика рассказов весьма разнообразна, и
время, прошедшее со дня их опубликования, существенно неодинаково. Ну, что
будет дальше – я не знаю, а пока что приступаю к объявленному № 50.
Итак, с кошельком на бычка. Не совсем понятно,
правда? Если бы с кошельком за бычком – другое дело: набили кошелек деньгами и отправились
на ферму покупать бычка. Но здесь речь пойдет о морской рыбной ловле: кошелек –
это кошельковый невод, а морской бычок – небольшая рыбка, необыкновенно
вкусная, если ее сразу на сковородку.
Сам по себе рыбный промысел не так уж и интересен,
обычная рутинная и нелегкая работа рыбаков. И я не стал бы об этом
рассказывать, если б не те особые обстоятельства, при которых нам с Галей
довелось побывать на таком промысле. Галю вы, скорей всего, уже видели, это моя
жена, наши молодые физиономии есть в рассказе о любителях оперы, и в других. Мы
познакомились с ней на первом курсе и так и остались вместе на всю жизнь. А
тогда, летом 1955 года, когда стаж нашего знакомства составлял всего три года,
нам предстояло отправиться на плавательную практику, так было предусмотрено
программой подготовки будущих судостроителей. И это было правильно: пока не
прочувствуешь на себе, что происходит в море со всем тем, что ты просчитываешь,
проектируешь, конструируешь, понять все это до конца невозможно, равно как и
невозможно проникнуться уважением к собственной специальности.
Мы выбрали юг, так как никогда до того южней Рязани
не бывали, и, в результате, очутились в Керчи. Залезли один раз на гору
Митридат. Середина июля, днем жарища, и двое наших товарищей решили остаться на
горе переночевать – чтоб ближе к звездам. Рано утром, окоченевшие, они с трудом
спустились вниз. А вечером руководитель практики сообщил нам, что троих из
нашей группы он сегодня уже отправил в море. Потом взглянул на часы, на небо, и
добавил: - Погода свежая, так что, думаю, уже травят. Завтра ваша очередь. - Травить
на морском языке означает ослаблять, отпускать удерживемый канат. Но оно
означает также и симптом морской болезни, когда часто бегаешь к борту, чтобы
перегнуться через него. Сходство по смыслу улавливается.
Назавтра, под вечер, мы с Галей поднялись на борт
МЧС (название не помню). МЧС в наши дни означает Министерство по чрезвычайным ситуациям,
но тогда это был Малый черноморский сейнер. Малый, самый малый тип судов для промысла
в открытом море. Пожилой, седоватый капитан проводил нас в кубрик под палубой,
показал на две койки, тюфяки, сложенные на полу, сказал: здесь - и ушел. Мы поднялись
на палубу, осмотрелись. В носу – небольшая рубка; в корме - поворотная площадка
для сетей и канатов. Перед ней рабочее пространство палубы с лебедкой, грузовой
стрелой и люком в рыбный трюм.
Пришвартованные рядом другие сейнеры флотилии один
за другим начали отходить от причала, а мы всё стояли – ждали опаздывавших
членов экипажа. Кто-то из них так и не появился, и уже в полной темноте мы
отчалили с неукомплектованной командой. Ветер усиливался, а когда мы прошли
ворота молового заграждения и попали в толчею волн открытого моря, стало ясно,
что наше первое плавание будет штормовым. Курс - на север, в Азовское море.
Почему толчея волн? Азовское море очень мелкое,
средняя глубина всего 8 метров, а в районе, где мы потом ловили бычка, она была
и всего-то 3 метра. В спокойную погоду хорошо было видно желтое песчаное дно, и
нырнув, можно было быстро прошагать по нему руками. Но при штормовом ветре
волны на таком мелководье становятся короткими и крутыми, и теряют свою
регулярность, сталкиваясь друг с другом. Близко расположенные гребни волн
превращают поверхность в сплошную пену. Для нашего маленького сейнера это было
самое плохое, что только можно придумать.
Света в кубрике не было – то ли неисправность, то
ли экономили. Надо было укладываться спать, но тут появился кто-то из команды и
сказал, что капитан приглашает гостя (меня, значит) отметить начало промысла. -
Постарайся не пить много, - напутствовала меня Галя, зная, что я не большой
мастер на этот счет, да к тому и качает уже во всю. В ходовой рубке за
небольшим столиком расположились четыре – пять человек, юноша за штурвалом
участия не принимал. На столе было несколько бутылок водки, большая миска со
сметаной, и батон белого хлеба, один на всех. Я осмотрелся и, как говорят -
делай, как все. Отломили от батона по краюхе, начали наливать и опорожнять стаканы,
окунать хлеб в сметану и... нет, не закусывать, а только облизывать. Съели свои
куски только тогда, когда кончилась вся водка.
Совсем не пить было нельзя, и как я ни старался
пить поменьше, с меня, всё же, оказалось более чем достаточно. Плюс сильная
качка. Едва заснув, я вскоре почувствовал, что надо бежать к борту. – Ты не замечаешь,
что по нам кто-то ползает? – спросила Галя. – Замечаю, - говорю, - но мне
сейчас не до этого. – Пошли отсюда на свежий воздух, - сказала она, помогла мне
выбраться на палубу и сквозь брызги волн проводила на поворотную площадку.
Потом вернулась в кубрик, принесла тюфяки, устроила меня поудобней, подложив
под голову небольшую бухту каната, и улеглась рядом, но я этого уже не видел.
Как оказалось, качку она переносила хорошо, и вообще...
Когда я очнулся, солнце только начало подниматься
над горизонтом, небо чистое, ветер стих, а на море – мертвая зыбь. Высокие,
крутые, но без барашков волны. И полная тишина. Мы стояли на месте, где-то
вдали от невидимой земли. Я прошел на камбуз, чтобы выпить воды, открыл кран, и
оттуда первым делом вывалились несколько тараканов. Я был знаком с этими
зверьми, и сразу понял, что они залезли туда, чтобы напиться: кран слегка
сочился. Потом, днем, обследуя судно (это надо было по заданию), я открыл
крышку какого-то утеплительного ящика. И быстро закрыл обратно, увидев сплошной
тараканий «муравейник». Я понял: это они бегали по нам ночью, и поинтересовался
у капитана, почему бы их не вывести. Ответ был такой: вывести не сложно, но
тогда могут появиться клопы, а вместе с тараканами они не живут. И тараканы не
кусаются. Железная логика.
А сейчас я решил найти кого-нибудь из команды, но
беспокоить людей в каютах не отважился и спустился в машинное отделение. Там,
на стальном настиле, рядом с дизелем, в луже машинного масла лежал навзничь голый
по пояс механик и громко спал. Картина окончательно прояснилась, когда возле
нашего сейнера оказался другой, похожий, и оттуда закричали:
– Эй, чего это у вас там?
Неизвестно откуда появившийся боцман ответил:
– Аккумуляторы сели.
– Так давай кабель, мы вас сейчас подзарядим!
– А у нас кабеля нету.
Там крепко выругались и перекинули нам конец
своего кабеля. Но не совсем еще протрезвевший боцман не сумел правильно
закрепить его, в результате кабель лопнул, благодетели выругались еще крепче и
ушли. Боцман пошел досыпать, я тоже улегся обратно на канаты.
Проснулся я от вибрации и шума двигателя, нашего
двигателя. Сейнер был на ходу, кто-то из команды пригласил нас на обед, и это
было кстати. Борщ из консервированной заправки, с чрезмерным количеством специй
и томатной пасты. Галя есть его на смогла, а жареная рыба пришлась ей по вкусу.
– А не стала бы ты на время нашим коком, пока у нас нет своего? - спросил
капитан. Галя согласилась и на следующий день приготовила более цивильный борщ.
Однако, стоило ей на минуту отлучиться, как кто-то вывалил в кастрюлю целую
банку томатной пасты. Заниматься этим дальше Галя отказалась.
После обеда мы с ней обсудили ситуацию. Было ясно,
что мы попали на одно из самых «лучших» судов флотилии, и пребывать здесь три
недели будет трудно, да и ни к чему. Решили собрать побыстрей нужную для отчета
информацию и «свалить» отсюда, если удастся. Капитан обещал посодействовать.
Лов бычка все-таки начался, и довольно успешный. Кошельковый
невод - это длинная прямоугольная сеть, на одной длинной кромке которой закреплены
поплавки, а на противоположной – грузила и кольца, через которые пропущен гибкий
стальной канат. Сеть аккуратно укладывают «гармошкой» на кормовой площадке (на
других судах – наматывают на большой рол). С кормы спускается шлюпка и на нее
передают свободный конец сети, а сейнер отходит, вытравливая сеть и совершая
движение по большому кругу, который замыкается в исходной точке, то есть у шлюпки.
К этому моменту сеть окружила косяк рыбы, но плавает сеть вертикально, рыба
может уйти под сетью, да и извлечь ее пока невозможно. Тогда с помощью лебедки
начинают стягивать нижний, проходящий через кольца канат, и вот здесь-то и
получается кошелек. Некоторые рыбы пытаются перепрыгнуть через его открытую верхнюю
кромку, но это мало кому удается.
Теперь надо сомкнуть этот громадный кошелек,
вынуждая рыбу отступать в мотню – узкий, длинный сетчатый мешок, вшитый в
отверстие сети в ее середине. Потом останется перетянуть входной конец мотни,
поднять ее, туго набитую рыбой, на палубу и опорожнить в рыбный трюм. И так
целый день, пока вечером не подойдет рефрижераторное судно, которое перекачает
к себе весь дневной улов.
Через несколько дней мы встали на якорь в
километре от берега, напротив поселка Золотое. Ближе подойти было невозможно,
слишком мелко. Боцман собрался в магазин пополнить истощенные запасы и сказал
нам, уже сидевшим на чемоданах: - Ну что, пошли? – Это был приятный человек
средних лет, с солидным, но упругим животом, который он, ласково похлопывая,
называл «мой матросский мозоль». Татуировка в одну строку через весь живот
гласила: «опять я не нажрался». Следом за ним мы спустились в шлюпку и
отчалили.
Этот небольшой переход оставил в памяти одно из
самых ярких впечатлений. Ветра почти на было, но прибойный накат на этот
мелкий, чрезвычайно пологий берег создавал высокие, пенящиеся волны, нависавшие
порой прямо над головой. И здесь боцман демонстрировал свое высокое мастерство,
в решающий момент легким движением весла уводя шлюпку из-под удара волны.
Конечно, было лето, тепло, плавали мы хорошо и разве что намочили бы одежду и
вещи, но боцман доставил нас на берег даже не забрызганными.
Мы вернулись в Керчь, где руководитель практики встретил
нас весьма хмуро и стал пристраивать нас на другой сейнер, опять на бычка,
обещая, что там будет кок и не будет тараканов. Но мы знали, что в порту
готовится к отходу исследовательское судно, и самовольно отправились прямо в
кабинет директора Азово-Черноморского НИИ. Наша история произвела на него
впечатление, и мы оказались совсем в других условиях: на чистом корабле, среди
интеллигентной публики. Это были ученые и лаборанты, которые брали пробы воды с
разных глубин Черного моря и производили экспериментальные траления, извлекая
диковинных рыб и моллюсков.
В хорошую погоду, во время плановых стоянок далеко
в открытом море мы имели возможность искупаться. Помню, первый раз нырнул с
борта, открыл в воде глаза и увидел вокруг поразительной красоты и яркости
синеву. Когда спустя какое-то время появилась песня со словами «Самое синее в
мире, Черное море мое», я понимал, что авторы имели в виду не то, что видел я.
Иногда напеваю эту красивую песню, слов которой толком и не знаю, но сопровождаю
ее внутри своими воспоминаниями. Как это у меня получается, можно посмотреть вот
в этом ролике на 48 секунд:
Иосиф Бененсон
21 августа 2012 г.
No comments:
Post a Comment