Редкая профессия

На детской площадке, среди предков и бебиситеров, следивших за своими подопечными, иногда можно было видеть интересного мужчину неопределенного возраста. Он приводил с собой двух хорошеньких близнецов, лет, примерно, трех от роду, которых можно было здесь увидеть только вместе с ним. Ни с кем другим.

Обычно я довольно точно угадываю возраст людей, и тот факт, что я терялся в оценке лет этого мужчины, не давал мне покоя. Спросить в лоб не всегда удобно, и я пошел окольным путем. Заговорив с ним однажды о погоде, я перевел разговор на детей.

- Какие хорошие малыши! Это ваши дети, или внуки? Или... вы с ними работаете?

- Ни то, ни другое, ни третье.

Он подождал, наблюдая, как поднимаются мои брови, слегка улыбнулся и продолжал:

- Это мои братья. После смерти матери отец долго жил один, но потом решил жениться. Моя мачеха существенно моложе меня, и – вот результат. Конечно, они мне как бы полу-братья, но фамилия и отчество у нас одинаковые и, что более важно, у нас одинаковая игрек-хромосома. Так что – мои братья, и всё тут.

- А вы в этом уверены? – не удержался я.

- Уверен, – спокойно ответил он. Я сделал анализ на ДНК, втайне от отца, конечно, чтобы не расстраивать его своим вторжением в его личную жизнь. Я не подозревал её, она очень хорошая женщина. Просто у меня профессия такая, люблю полную ясность. Но извините, я отлучусь на минутку, мои братья, кажется, что-то не поделили.

Вот так совсем быстро мы с ним перешли на доверительный тон взаимоотношений. И поэтому в следующий раз я, как бы в продолжение нашего разговора, спросил его:

- А свои дети у вас есть?

- Нет, к сожалению...

- И вы не женаты?

- Нет, к сожалению... Мог бы, конечно, жениться, и не раз, но... сам виноват, точнее – моя профессия. Люблю полную ясность, а в таких делах что-то, видимо, должно оставаться за кадром.

Похоже, я понял его. Но что же это за профессия такая? Психолог? Следователь?

- Нет, профессия моя дизамбигуатор, - начал он. - У программистов это слово означает название программы, позволяющей ориентироваться в случаях двусмысленности или многозначости информации. Вот и я тоже: проясняю неясное, только не в программах, а в людских отношениях.

- Консультант, значит?

- Нет-нет, советов я не даю, и это прямо написано на моей вывеске. Ко мне обращаются тогда, когда побывали уже у всех возможных консультантов, но удовлетворения не получили. Или в начале, когда еще не знают, к кому бы обратиться.

- Ну хорошо, а в какой области вы работаете?

- Область не имеет значения.

- Вы что, энциклопедист?

- Нет, просто я умею слушать и задавать вопросы.

В этот момент младшие братья затеяли потасовку и старший поспешил к ним на разборку.

- Ты хочешь первым полезть на эту горку? - обратился он к одному из них.

- Да, хочу! – ответил тот с вызовом.

- А как ты думаешь, твой брат мог бы разрешить тебе полезть первым?

- Не зна-аю, - ответил мальчик, сбавляя тон.

- Ну, кажется ты все понял. И ты тоже. – Последнее относилось уже ко второму малышу, после чего старший брат направился обратно ко мне, а я тем временем успел про себя оценить его действия: ни одного упрека, ни одного приказа. И теперь кто бы ни полез первым, другой будет тоже удовлетворен, так как произошло это с его разрешения.

- Наверно, ваш отец очень богат? – спросил я, когда он опять уселся рядом со мной.

- Это первое, что приходит людям на ум, - ответил он, - но мой отец ничего такого не имеет. Даже воблы, чтобы обвешать кровать возлюбленной, как шутили когда-то.

- Аа, в таком случае, полагаю, вам пришлось в этом профессионально разбираться.

- Вы правы. Я принципиально не вмешиваюсь в дела отца, но когда молодая красивая женщина, ни разу не бывшая замужем, соглашается выйти за старого человека без всякой видимой выгоды... Ведь уже при разнице в возрасте в пятнадцать лет мужчина не может быть ею любим, что бы она ему ни говорила, я это знаю по собственному опыту. Вернее, она может любить его на некотором расстоянии, но при сближении до дистанции поцелуя она должна обладать достаточной выдержкой, чтобы не выказать своей неприязни к его морщинистому лицу. И при этом точно знать, ради чего она это делает.

- Да, конечно, вы не могли оставить эту тайну нераскрытой...

- Дело не в тайне, у меня были естественные опасения за отца – здоровье, возможные конфликты, разочарование. Но говорить с отцом напрямую я не мог: он был влюблен, дело шло к женитьбе, и на всё, что бы я ему ни сказал, он бы с улыбкой отвечал: яйцо, не учи курицу! петуха, вернее! ты ведь знаешь, что я всё это и сам знаю!

- А с ней поговорить вы тоже не решались?

- У меня против нее ничего не было. Хороша, приятна в обращении, работает в поликлинике, куда отец ходит, там и познакомились. Спросить просто: а зачем это вам? Это было бы слишком грубо.

- Я говорил вам о любви на расстоянии, - продолжал он, - так вот для этой цели мой отец действительно хорош: высокий, статный, бодрый. К тому же он умен, с ровным характером, без вредных привычек, без хронических заболеваний – это-то уж она точно знала из его медицинской карточки. Заглянув как-то в кабинет отца, я увидел на столе его фотографию молодых лет, которая обычно хранилась в семейном альбоме. И тут туман начал рассеиваться: она хотела от него ребенка. Но оставались еще вопросы. Во-первых, отец должен сам вырастить своих детей – такова одна из его жизненных установок, а тут он мог уже и не успеть. И потому вряд ли бы согласился на это. Во-вторых, зачем ей было выходить замуж? Она могла бы получить желаемое и без этого.

- Как оказалось, рассуждал и действовал (вернее, бездействовал) я правильно, но её я недооценил. Она действительно забеременела, несмотря на возражения отца, но когда он узнал, что будет двойня и она попрежнему хочет за него замуж, он был счастлив. А насчет любви? Позже я присмотрелся к ней: она из тех женщин, которым мужчина, в биологическом значении этого слова, не нужен, кроме как для зачатия, но видеть моего отца все время вокруг и поблизости ей приятно. Когда у меня выдается свободное время, они могут дать мне братьев на денек, к моему огромному удовольствию. Вот как сейчас.

Почему он мне все это рассказывал, чем я расположил его к себе? Наверно, просто тем, что я тоже прогуливал малышей, что я умею слушать, что я... в общем, не знаю. Меня он ни о чем не расспрашивал, и это меня вполне устраивало: никаких особенных рассказов для него у меня не было. А у него их, наверно, целый сундук, учитывая его редкую профессию. И я всегда с нетерпением ждал его следующего появления на детской площадке.

- Да, вот вчера была у меня встреча с советом директоров одной компании, - рассказывал он в следующий раз. Девять человек, один из них председатель, срок его полномочий истекает и надо провести выборы нового, или переутвердить этого. По их уставу голосование тайное, полным списком, в котором нужно отметить только одного, и побеждает тот, кто наберет хотя бы пять голосов. Понятно, что такой может оказаться только один. Голосовли они уже много раз, но никто не набирал больше четырех голосов, и даже при этом явного лидера не было видно. Кто-то порекомендовал им пригласить меня.

Для начала я сказал, что хочу задать всем пару вопросов, и чтобы сделать это быстро и с надеждой на полную откровенность, мы проведем это в форме тайного голосования. На чистых бюллетенях пусть каждый, кто определенно не хотел бы быть председателем совета, поставит нолик где нибудь в углу, а все остальные – любую закорючку или вообще ничего.  Процедура заняла не более минуты, и оказалось, что таких три человека. Тогда я попросил их повторить процедуру, но пусть поставят палочку только те, кто определенно хотел бы быть председателем совета. Таких оказалось тоже три, и всем стало ясно, что трем остальным безразличо: выберут – хорошо, не выберут – никаких огорчений.

Тогда я предположил, что в совете имеются негласные фракции – группы людей человека по два-три, поддерживющих определенного кандидата, В этом нет ничего плохого, добавил я, это бывает при любых выборах. Двух фракций быть не может, так как фракция в пять или более человек выбрала бы своего кандидата с первого раза. Скорей всего их три, с одним активным лидером в каждой, плюс какое-то количество неприсоединившихся одиночек, отдающих свои голоса в соответствии со своими симпатиями или по результатам предыдущего голосования.

Такова картина, закончил я, направляясь в коридор, а вы, думаю, еще раз посмóтрите друг на друга, на результаты предыдущих голосований, и примете правильное решение. Позовите меня, если не получится. Минут через пять дверь отворилась, все, выходя, по-очереди благодарили меня и пожимали руку. Это было приятно.

- Да, но почему вы были уверены, что они примут правильное решение? И что в вашем представлении было правильным решением?

- Правильным решением было такое, при котором выборы состоялись бы, независимо от конкретного результата. И это то, что они, как совет в целом, в конце концов хотели. Своими рассуждениями я дал им понять, что бодаться можно до бесконечности и надо трезво взглянуть на ситуацию.Что они и сделали.

- Хорошо, - не унимался я, - но ведь существуют тысячи и тысячи различных коллективов, проводящих голосование и завершающих его без всякой посторонней помощи.

- Конечно, - согласился он, - но знаете, каким образом? Если среди них нет трезвой головы, способной охладить пыл борьбы, они втихомолку начинают переманивать людей из одной фракции в другую. А это чревато моральными издержками и часто приводит к разрушению первоначально дееспособных коллективов.

В течение долгого времени мой собеседник не появляся на детской площадке, но однажды  вдруг, подойдя откуда-то сзади, он оказался рядом со мной. Братьев с ним не было.

- Как видите, я сегодня один, - начал он, - и скорей всего я здесь больше не появлюсь, Но я не мог исчезнуть не попрощавшись. Мои худшие опасения, к сожалению, оправдались: отец не смог перенести эмоционального напряжения последних лет, с ним случился инфаркт и через несколько дней его не стало. Всё это время я не отходил от его постели, он был очень угнетен и постоянно напоминал мне, что я должен позаботиться о детях. Я успокаивал его всеми возможными словами, но было видно, что его беспокоил и другой вопрос, который он никак не решался высказать. Я догадывался, о чем это, и старался отвлечь его разговорами о своей работе. Сейчас я живу в квартире отца, вместе с братьями и их мамой; мы так решили, чтобы в жизни детей было как можно меньше перемен. Так же, как и мои братья, я называю её мамой, ей это нравится, а для меня это и того больше. Недалеко от дома есть детская площадка, но вас там я, к сожалению, не встречаю.

Мы молча сидели рядом, глядя на веселую возню малышей. Потом я спросил:

- Не вспомните ли вы одну из историй, которую рассказывали отцу у его постели? Самую короткую.

- Была такая, - ответил он. Ко мне пришел необычный посетитель, искренне верующий мужчина. Он соблюдал все обряды и праздники, ходил в церковь, постоянно молился Господу Богу, но у него складывалось впечатление, что его молитвы до Бога не доходят. Он понимал, что это не по моей части, что я сейчас направлю его к священнику. Но я должен бы догадаться, что он уже говорил со священником на эту тему. И что мне наверняка известен совет священника: веруй, молись, Господь велик и милостив. И тут мой посетитель четко изложил свою невероятную просьбу: пожалуйста, взгляните на мою проблему с позиции разума и не бойтесь сказать мне всё, что вы думаете из опасения поколебать мою веру. Этого не произойдет, но мне нужна ясность, и это, как я понимаю, по вашей специальности.

Начало рассказа меня заворожило. Мой друг (так я теперь называл его про себя) это заметил, слегка коснулся моего локтя и продолжал:

- Необычный посетитель, или теперь уже клиент, изложил свою просьбу в вежливой форме, но фактически он поставил меня к стенке: я должен был соответствовать своему чину. И мне пришел на память младший из моих дядьёв. Он был призван в армию в 39-м и к началу войны был сержантом минометной роты где-то под Новоград-Волынском. Я до сих пор храню его фотографию в военно-полевой форме. С фронта от него пришло всего два письма, а потом пришло извещение: пропал без вести. Наряду с похоронками таких извещений рассылалось много: накрыл ли снаряд и ничего не осталось, или изрешеченный пулями оказался на уже занятой немцами территории, где никто не занимался опознанием убитых. Но моя бабушка продолжала верить, что сын жив и каждый день молилась богу за его возвращение. Она молилась за него до самого конца войны и еще потом долгое время, и я вместе с ней верил, что вот-вот откроется дверь... Но этого не произошло.

И тогда я посмотрел на своего клиента и сказал:

- На всех нехватает.

- Чего нехватает? – не понял он.

- Всего нехватает. Посмотрите вокруг. Не правда ли?

Он молчал, ожидая разъяснения.

- Всего нехватает, - повторил я, - и божьей милости в том числе.

Он смотрел на меня, не моргая, я выдержал этот взгляд. Тогда он опустил голову и два раза медленно кивнул.

Закончив, мой друг грустно улыбнулся, я тоже попытался изобразить подобие улыбки, но вдруг мы с ним оба громко рассмеялись и он сказал: - Помнишь Мопассана? Жизнь не так уж хороша, но и не так плоха, как многим думается. Будет время – заходи, мой офис здесь неподалеку, за углом.

Иосиф Бененсон

25 октября 2013 г.

Знаки препинания

Просматривая многочисленные сетевые журналы и новостные каналы, я замечаю, что тексты публикаций все чаще не соответствуют нормам правописания и пунктуации, уж не говоря об опечатках. И это при том, что все тексты сегодня создаются на компьютерах, снабженных программами для контроля написанного. Правда, стопроцентного результата они не дают, даже в части грамматики, и надо бы обращаться к словарям, которые легко доступны прямо с экрана. Но, как видно, не все уделяют этому должное внимание, а иногда создается впечатление, что ошибки и опечатки оставляются умышленно, для понта, что ли.

Не так давно, спотыкаясь чуть ли не в каждой строке, я прочитал текст, автором которого был некий Андор. Имя редкое, но у меня есть товарищ с таким именем и я позвонил ему.

- Привет, Андор!

- Привет! Что нибудь случилось? Мы ведь с тобой недавно виделись.

- Случилось. Я раньше никогда не читал твоих писаний, а тут вдруг попалось на глаза одно под твоим именем. Твоё ведь?

- Моё. А что там? Не понравилось?

- До «понравилось» или «не понравилось» дело не дошло. Ты постоянно препинаешься там, где не надо, и не препинаешься, там где надо; или же препинаешься, но не так, как надо. Я помню, в школе у тебя были с этим нелады, но ведь ты с тех пор и университет закончил?

- Ах, вот ты о чем! Да будет тебе, публикуют ведь. И платят. Какая разница: препинанием больше, препинанием меньше...

- Так от этого часто и смысл зависит.

- Как в том «казнить нельзя помиловать»? Да знаю я это все. Но некогда, пойми. С вечера дают заказ – утром должен закончить, да не просто утром, а когда ты еще глубоко спишь. Согласен, согласен я с тобой, не так я порой препинаюсь. Но, думаю, это не повод для того, чтобы нам с тобой, например, завтра не сходить на бокс?

Не повод, конечно. И не надо нервничать понапрасну. Просто, не надо читать, что не надо. Только по заголовку не сразу поймешь, надо это или не надо, углубляешься, а потом не сразу и кончишь.

Мои размышления прервал звонок. Женский голос.

- Здравствуйте, я девушка Андора.

- О-очень приятно! Я много слышал о вас и знаю, что вы с Андором собираетесь пожениться. Так что вы - невеста, верно?

- Д-да...

- Похоже, вы чем-то встревожены?

- Да, потому и звоню. Я знаю, на вас можно положиться, и потому скажу без обиняков: мы с ним пока что не... препинались. Я применяю такую терминологию, потому что нечаянно подслушала ваш с ним телефонный разговор и поняла, что у него с этим проблемы.

- Ммм... боюсь, что вы не так истолковали предмет нашего разговора.

- Правильно я всё истолковала, правильно. Всё так, как вы и сказали. Иногда в самых неподходящих местах – в троллейбусе, или в коридоре – он подает мне знаки препинания. И ладно бы, если б у нас не было других мест, но и у него, и у меня - отдельные квартиры. Однако, как только мы там оказываемся – никаких таких знаков, не говоря уже о самóм препинании.

- Ах, так... Андор не делился со мной такими подробностями ваших отношений. Но это ведь даже интересно, хотя и немного старомодно: отложить момент близости до после венчания. Не правда ли?

- Согласна. Но эти проблемы с препинанием, которые вы упомянули, и что они у него еще со школы... И потом что это за заказы на ночь, за которые ему еще и платят? Все это меня очень встревожило.

Как я мог её успокоить? Объяснить, чем занимается Андор, который почему-то не посвятил её в особенности своей работы? И упомянуть при этом мои претензии к его тексту, с которых и начался весь сыр-бор? Или рассказать все Андору и пусть он сам с ней разбирается? Нет, ни то, ни другое не годилось, это было бы слишком грубо и могло навредить их отношениям. И я сказал:

- Не волнуйтесь, все будет хорошо. Я не скажу Андору о вашем звонке, вы тоже ему об этом не говорите, а сделайте вот что: прочитайте в сети один небольшой текст (я продиктовал ей ссылку) и потом позвоните мне. Договорились?

Она не позвонила, но через неделю я был приглашен на помолвку. В один из моментов, когда я находился рядом с невестой, а жених повернулся в другую сторону, она посмотрела на меня со смущенной улыбкой и тихо сказала: - Спасибо вам. И не волнуйтесь: всё будет хорошо.

Она успокаивала меня? Но потом я вспомнил, что это были обращенные к ней мои слова, и поэтому следовало ждать продолжения. Продолжение прозвучало из уст Андора спустя месяца три после их свадьбы. Мы сидели с ним в пивбаре, куда зашли после зрелищного боксерского поединка. Я спросил:

- Ну, как твоя Сара?

У нее было другое имя, но он понял мой намек на известный анекдот и счастливо улыбнулся. Потом добавил:

- Вот только не даёт мне выпустить ни один текст, пока сама его не проверит.

Иосиф Бененсон

7 октября 2013 г.